Отмечается столетие со дня рождения выдающегося режиссера Евгения Симонова, продолжателя знаменитой династии Симоновых, сына великого Рубена Симонова.
Евгений Симонов, сын прославленного Рубена Симонова, стал достойным наследником великой театральной фамилии. Народный артист СССР и лауреат Государственной премии, он оставил заметный след в истории Вахтанговского театра, возглавляя его почти два десятилетия. Его по праву называли рыцарем театра — это звание он подтверждал как в периоды триумфа, так и в самые непростые времена. Своими воспоминаниями о Евгении Симонове с корреспондентом поделился его сын, актер и режиссер Рубен Симонов.
КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ
В 1947 году Евгений Симонов завершил обучение в Щукинском училище (мастерская В.К. Львовой) и присоединился к труппе Театра Вахтангова под руководством своего отца, Рубена Симонова. Среди его наиболее известных постановок — «Город на заре», «Иркутская история», «Филумена Мартурано», «Антоний и Клеопатра», «Дети солнца», «Фронт», «Три возраста Казановы» и многие другие. Его работы способствовали расцвету таких артистов, как Юлия Борисова, Юрий Яковлев, Михаил Ульянов, Владимир Этуш, Василий Лановой, Анатолий Кацынский, Лариса Пашкова, Григорий Абрикосов, Вячеслав Шалевич, Людмила Максакова. Некоторое время занимал пост главного режиссера в Малом театре. Преподавал режиссуру в Щукинском училище, вел актерский курс во ВГИКе и на Высших театральных курсах в ГИТИСе. В 1988 году на основе своего выпускного курса актеров и режиссеров основал Театр-студию имени своего отца, которая спустя 30 лет стала частью Театра Вахтангова как Симоновская сцена.
Театр как призвание, как религия
— Скажите, у Евгения Рубеновича, сына Рубена Николаевича, был ли выбор жизненного пути помимо театра?
— Безусловно, был. Евгений Рубенович обладал глубокими энциклопедическими знаниями. С ранних лет его обучали игре на фортепиано, следуя семейным традициям по линии его матери, Елены Михайловны (из дворянского рода Поливановых), где ценились знание музыки, поэзии, умение слагать стихи. Его воспитывала бонна-немка. Он получил образование в Центральной музыкальной школе, где демонстрировал блестящую игру на рояле. В годы войны, находясь с театром в эвакуации в Омске, в шестнадцать лет играл в оркестре как пианист. Даже став взрослым, он стирал педали фортепиано подошвами своих ботинок. Мама рассказывала, что, когда отец пригласил ее в ресторан, чтобы сделать предложение, она предложила вместо этого купить ему новую обувь. Он играл на фортепиано до конца своих дней; этот инструмент до сих пор стоит у меня дома. Отец знал наизусть практически все оперы и легко играл любое произведение с листа. Он мог цитировать наизусть всего Пушкина (преимущественно стихи) — достаточно было назвать год написания, и он начинал читать. То же самое относилось к стихам Пастернака и Цветаевой.
— Зная из собственного опыта все сложности театральной жизни и цену, которую порой приходится платить за преданность ему, всемогущий Рубен Симонов не пытался отговорить сына от поступления в Щукинское училище?
— Нет, не отговаривал, хотя прекрасно понимал специфику театра. Он видел, что Евгений, несмотря на свой «орлиный профиль», не обладал ярко выраженными актерскими данными для сцены, но в то же время замечал, как тот еще в детстве, играя в шахматы, выстраивал из фигур мизансцены — возможно, воспроизводя увиденное в театре или придумывая собственные. Поэтому Рубен Николаевич не препятствовал выбору сына. К тому же, для нашей семьи существовал лишь один театр — Вахтанговский, а сам Вахтангов был для Рубена Николаевича непререкаемым авторитетом, сродни божеству. Театр был для них религией, а от веры отговорить невозможно. Юлия Константиновна Борисова однажды рассказала мне такой случай. Когда Рубен Николаевич был удостоен Ленинской премии, ее попросили поздравить его от имени коллектива. Ей пришла в голову мысль сказать со сцены: «Наше поколение не видело Евгения Багратионовича Вахтангова лично. Поэтому для нас Евгений Вахтангов — это вы». После выступления она довольная направилась в гримерную. Вскоре туда зашел Рубен Николаевич и возмущенно спросил: «Вы в своем уме? Как можно сравнивать меня с Богом!»
— Успех как режиссер пришел к нему довольно быстро. Уже в 1957 году был поставлен «Город на заре», затем «Иркутская история», постановки, в которых ярко раскрылся талант молодых актеров: Ульянова, Яковлева, Шалевича, Борисовой…
— Все они были его близкими друзьями и всегда поддерживали его. Он, в свою очередь, тоже помогал им, например, в известном клубе завода «Каучук» на Плющихе, который отец возглавил сразу после окончания училища, с 1948 года. Именно там они вместе с Михаилом Ульяновым осуществили свои первые творческие работы. Таким образом, у него постоянно была режиссерская практика: он ставил отрывки, готовил концертные программы, а сам участвовал в них как пианист. По моему мнению, одной из его лучших постановок стала «Филумена Мартурано», где главные роли играли его отец и Цецилия Мансурова, а их детей исполнили Юрий Яковлев, Михаил Ульянов и Анатолий Кацынский. Стоит отметить, что это была очень энергичная и увлеченная команда. Например, пьеса «Иркутская история» изначально предназначалась для Театра Маяковского под руководством Охлопкова. Но они (Симонов и его друзья) ночью отправились на дачу к драматургу Алексею Николаевичу Арбузову, разбудили его и заявили: «Мы должны поставить ее первыми!» Он ответил: «Дайте хоть немного поспать». Тем не менее, они добились того, что премьера состоялась именно у них.
Принцип Рубена Симонова: поднять артиста к зрителю
— Это, безусловно, уникальная ситуация, когда отец и сын Симоновы работали одновременно в одном театре. Рубен Николаевич помогал Евгению в режиссерской работе или предпочитал держаться в стороне? Проходили ли репетиции дома?
— Когда отец ставил свою стихотворную пьесу «Алексей Бережной» и столкнулся с трудностями в завершении, Рубен Николаевич пришел и помог выстроить финальную сцену. Это пример помощи в конкретный, решающий момент, ведь иногда режиссер, увлеченный своим видением, перестает замечать очевидные вещи. В целом же, в театре всегда считалось, что мастерство передается не только через слова, но и через совместную работу. Молодые учились у опытных мастеров и одновременно привносили свежий взгляд, помогая старшему поколению лучше чувствовать современность. Важно помнить, что Вахтанговский театр — это не столько демонстрация режиссерских приемов, сколько их воплощение через актерскую игру. Я никогда не забуду слова деда, обращенные к отцу: «Женя, запомни: твоя задача не в том, чтобы показать свое мастерство. Ты должен бережно взять артиста, как на ладонь, и донести его до зрителя». Обсуждения работы могли происходить и дома, но основные репетиции всегда проходили на сцене. Огромная заслуга обоих Симоновых — в их искренней любви к артистам и вообще ко всему персоналу театра. Евгений Рубенович, приходя в театр, первым делом здоровался с гардеробщиками и билетерами. Он относился с неизменным уважением к гримерам, костюмерам, рабочим сцены — это традиция, идущая от Рубена Николаевича. Они верили, что успех спектакля определяется тем, смотрят ли его гардеробщики и билетеры.
Человек искусства вне быта
— Каков был стиль руководства Евгения Рубеновича?
— Это был вовсе не авторитарный, а, напротив, всегда дружеский стиль. Могли случаться ошибки, любые рабочие моменты, но все решалось на равных, в товарищеском ключе. Никогда не было установки «я наверху, а вы внизу». Возможно, в момент премьеры возникал некий авторитарный элемент, но в целом это всегда было коллективное, по сути, студийное творчество.
— Евгению Рубеновичу суждено было всегда сравниваться с его выдающимся отцом, который был непререкаемым авторитетом в театре, дипломатом, но мог быть и жестким. Унаследовал ли он от Рубена Николаевича дипломатичность, умение принимать жесткие решения, особенно в сложных ситуациях?
— Дипломатичность — да, безусловно, но жесткость — нет. Возможно, именно это стало причиной событий конца 80-х, когда он, безгранично доверявший своим друзьям, столкнулся с…
— Об этом мы поговорим чуть позже. Но как человек столь открытый и доверчивый мог строить отношения в театральном мире или с властью?
— Отец никогда не стремился к связям во властных структурах и не был членом партии. Дедушка тоже не был, шутя говорил, что еще не готов. Евгений Рубенович не отличался жесткостью. На обязательных утренних политзанятиях в театре он умудрялся писать стихи. При этом он регулярно ставил торжественные концерты в Кремлевском дворце съездов, посвященные партийным съездам и, например, 110-летию Ленина. Честно говоря, это было, во-первых, источником дохода, а во-вторых, позволяло обеспечить работой его друзей-артистов. Однако в быту отец был совершенно беспомощен. Он не знал, как включить электробритву или где находится розетка. В принципе, его руки были приспособлены только для игры на фортепиано.
— А сходить в магазин, простите за прозу жизни?
— Нет. Бабушка однажды заявила, что мужчина не должен носить тяжести.
— Евгений Рубенович обладал тонким чувством музыки, был поэтичен, романтичен, великолепно образован. Что еще о нем малоизвестно?
— Его поразительная работоспособность. Разбирая его архивы сейчас, я нахожу огромное количество написанных стихов, которые порой даже трудно расшифровать, настолько быстро летела мысль по сравнению с рукой. Его творческая энергия была фантастической. Он писал не по обязанности, а потому что не мог не писать. Написано произведений на два тома пьес. Помимо этого, он возглавлял Центральный дом работников искусств (ЦДРИ). И каждый вечер ему приходилось где-то выступать — в Доме актера, литераторов, ученых, архитекторов. Его жизнь была невероятно насыщенной, но он находил время писать в поездах, в отпуске — всегда и везде.
Он блистательно для своего времени играл в теннис, я имею в виду непрофессионально. У него удар был снизу, не прямой, как сейчас, и ракетки были деревянные. До последних дней в Рузе, в Доме творчества, он бился на корте с замечательным нашим композитором Кириллом Молчановым.
И, конечно, отец безмерно ценил гармонию и красоту — в людях, музыке, оформлении спектакля, во всем.
Драматичные события 1987 года
— Человек с такой тонкой душевной организацией, который пишет и читает стихи, играет на фортепиано, очень раним и уязвим. Вероятно, ему было сложно защищаться?
— Безусловно, он был уязвим. В ответ на несправедливость мог написать письмо, но сама мысль о том, чтобы умышленно причинить кому-то зло, была ему совершенно чужда, противоречила его жизненным принципам и эстетике.
— Мы подошли к самому драматичному, даже трагическому моменту его жизни, о котором не принято вспоминать в театральных кругах. 1987 год, начало перестройки, которая часто сметала все на своем пути без разбора. И Евгений Рубенович стал одной из ее жертв.
— Да, по сути, так и произошло. Это было время перемен, к власти пришел Михаил Сергеевич Горбачев. Многие считали, что перестройка — это шанс разрушить старый мир до основания, как это часто случается в нашей стране. В то время, кстати, и кинематограф был практически уничтожен. Это горький, но факт. И отца тоже, по сути, «попросили» уйти из театра.
Когда он ставил «Три возраста Казановы», кто-то из друзей спрашивал: «Что ты нашел в этой Цветаевой?» Отец отвечал: «Подождите, вы еще будете встречать новое тысячелетие с Цветаевой». И действительно, поэма завершается словами: «С Новым годом, Франциска, с Новым веком». Те самые друзья, с которыми он еще недавно сидел за одним столом и пил шампанское, на общем собрании проголосовали за его отстранение от руководства Вахтанговским театром.
— Кто-то поддержал его в тот момент?
— Голоса тогда разделились примерно поровну. Покидая это мучительное для него собрание, он произнес: «Дорогие мои артисты, дорогие мои актрисы! С вами прошла лучшая часть моей жизни. Я безмерно благодарен вам за все, чему вы научили меня, чему я научился благодаря вам. Самое счастливое время было в работе с вами. Мне предложили возглавить театр «Дружба народов». Я вас очень люблю. Желаю всем вам счастья и процветания». В зале стояла мертвая тишина, слышны были только его удаляющиеся шаги по фойе. И вдруг женщины в зале громко зарыдали. А когда кто-то попытался сказать: мол, «давайте продолжим собрание», раздался решительный голос Людмилы Целиковской: «Я говорю — молчать! Я еще ботинок не успела износить!»
— Что произошло дальше?
— Пожалуй, самым тяжелым стало то, что телефон, который раньше звонил без умолку, внезапно замолчал.
— Эту ситуацию он обсуждал с вами дома?
— Да, обсуждал. Но ведь предают не враги — их мы знаем в лицо. Предают близкие. При этом его дружба с Михаилом Александровичем (Ульяновым), который возглавил театр после его ухода, оказалась крепче этих разногласий. И сам Евгений Рубенович никогда не позволял себе или другим критиковать Ульянова, Ланового и других за их позицию. Он говорил: «Сначала добейтесь звания народного артиста СССР. Сначала чего-то достигните, а потом уже рассуждайте. Это я могу оценивать ситуацию, но не вам». Это не было проявлением злости или вражды — он искренне не мог постичь, как такое могло случиться.
— У него нашлись силы или…
— Без всяких «или». Уже на следующий день он вернулся к репетициям, выпускал свой курс в училище. Старался полностью себя занять: проводил вечера в квартире Ермоловой, в Доме Шаляпина — постоянно что-то создавал, придумывал.
— Больше не приходил в театр с тех пор?
— Заходил только один раз — на выпуск моей сказки «Пух, пух, пух». Но прощание с ним проходило именно в театре Вахтангова. Было лето, обычно в это время года город пустеет, но проводить отца в последний путь пришло огромное число людей. В каком-то смысле отец вернулся в театр, подобно тому, как позднее вернулся и Юрий Петрович Любимов.
Для Вахтанговского театра Евгений Рубенович остался светлой и чистой личностью. Возможно, за всю свою жизнь он кого-то случайно мог обидеть, но намеренно причинить кому-либо зло, замышлять что-то дурное — это было совершенно не в его природе, он просто не понимал, как такое возможно. В этом смысле он был по-настоящему святой человек. Недаром его называли рыцарем театра.
В день столетия со дня рождения Евгения Рубеновича Симонова в Театре Вахтангова состоится вечер памяти, организованный его сыном Рубеном и внучкой Екатериной. Конечно же, Симоновыми.
